Рубрика 210. Транспорт Серебряного века

История Российского университета транспорта началась на рубеже XIX-XX веков. В отечественной культуре этот период известен как Серебряный век русской поэзии. Чётких хронологических рамок у него нет. Сам термин впервые появляется в 1897 году в статье философа, поэта и литературного критика Владимира Соловьёва «Импрессионизм мысли». Годом его окончания по разным версиям принято считать 1921 – год смерти Блока и расстрела Гумилёва – или 1930 – год самоубийства Маяковского. Как бы то ни было, можно сказать, что Серебряный век хронологически совпадает с первым периодом существования нашего университета, когда он был ещё ИМИУ (Императорским московским инженерным училищем) и МИИПС (Московским институтом инженеров путей сообщения), то есть с момента создания и вплоть до появления в 1924 году исторической аббревиатуры МИИТ (Московский институт инженеров транспорта).

Осип Мандельштам, Корней Чуковский, Бенедикт Лившиц и Юрий Анненков (Санкт-Петербург, 1914)

Серебряный век, возможно, стал самым ярким культурным явлением ХХ века в России. Популярность поэзии выросла невероятно. Александр Блок, Игорь Северянин, Владимир Маяковский, Сергей Есенин и многие другие стали кумирами общества, настоящими звёздами, как сказали бы сегодня. На авторские литературные чтения до отказа набивались театральные залы, музейные и учебные аудитории, модные салоны, частные квартиры и даже трактиры. Набивались бы и стадионы, но в России их тогда ещё не существовало, а микрофоны были технической диковинкой. Наиболее знаменитые поэты ездили в турне по России, Европе и США.  Все хотели быть похожими на них, в результате чего Серебряный век по количеству поэтов на душу населения сильно превзошёл Золотой век русской литературы, да и следующий значительный период в истории культуры – эпоху поэтов-шестидесятников – тоже. Дошло до того, что Николай Гумилёв задумал написать учебник по теории и практике стихосложения, доступный для понимания любому грамотному человеку, пусть даже лишённому поэтического дара, но дописать его и опубликовать не успел.

Борис Пастернак, Владимир Маяковский, Тамизи Найто, Арсений Вознесенский, Ольга Третьякова, Сергей Эйзенштейн, Лиля Брик (Москва, 1924)

Доподлинно неизвестно, но вполне возможно поэтические вечера проходили и в транспортных учебных заведениях. Почему бы нет, если нашумевший вечер выборов «короля поэтов» в 1918 году прошёл в Политехническом музее? Транспортная романтика активно занимала своё место в душах и строках многих поэтов Серебряного века. Поезда, автомобили, аэропланы – все эти средства быстрого передвижения ещё были относительной новинкой. Их нужно было понять, почувствовать, сделать частью культуры. К примеру, слово «самолёт», используемое ранее разве что профессионалами, вытеснило из употребления «аэроплан» благодаря поэту Василию Каменскому. С транспортным словотворчеством экспериментировали Хлебников, Северянин, Маяковский и другие футуристы.  

Инженеры транспорта внедряли современные средства передвижения в реальную жизнь, а поэты в культуру. Даже знаменитая «Увертюра» Северянина, которая с ананасами в шампанском, это ведь и про «Стрекот аэропланов! Беги автомобилей! Ветропросвист экспрессов! Крылолёт буеров!» Приведём здесь несколько примеров стихотворений Серебряного века, связанных с транспортом.

Сергей Есенин, отрывок из стихотворения «Сорокоуст» (1920)

Видели ли вы,
Как бежит по степям,
В туманах озерных кроясь,
Железной ноздрёй храпя,
На лапах чугунных поезд?

А за ним,
По большой траве,
Как на празднике отчаянных гонок,
Тонкие ноги закидывая к голове,
Скачет красногривый жеребёнок?

Милый, милый, смешной дуралей,
Ну куда он, куда он гонится?
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?

Неужель он не знает, что в полях бессиянных
Той поры не вернет его бег,
Когда пару красивых степных россиянок
Отдавал за коня печенег?

По-иному судьба на торгах перекрасила
Наш разбуженный скрежетом плёс,
И за тысячи пудов конской кожи и мяса
Покупают теперь паровоз.

Максимилиан Волошин, отрывок из стихотворения «В вагоне» (1901)

Снова дорога. И с силой магической
Всё это вновь охватило меня:
Грохот, носильщики, свет электрический,
Крики, прощанья, свистки, суетня…

Снова вагоны едва освещённые,
Тусклые пятна теней,
Лица склонённые
Спящих людей.

Мерный, вечный,
Бесконечный,
Однотонный
Шум колёс.
Шёпот сонный
В мир бездонный
Мысль унёс…

Марина Цветаева, «Привет из вагона» (1910)

Сильнее гул, как будто выше – зданья,
В последний раз колеблется вагон,
В последний раз… Мы едем… До свиданья,
Мой зимний сон!

Мой зимний сон, мой сон до слез хороший,
Я от тебя судьбой унесена.
Так суждено! Не надо мне ни ноши
В пути, ни сна.

Под шум вагона сладко верить чуду
И к дальним дням, ещё туманным, плыть.
Мир так широк! Тебя в нём позабуду
Я может быть?

Вагонный мрак как будто давит плечи,
В окно струёй вливается туман…
Мой дальний друг, пойми – все эти речи
Самообман!

Что новый край? Везде борьба со скукой,
Всё тот же смех и блестки тех же звёзд,
И там, как здесь, мне будет сладкой мукой
Твой тихий жест.

Марина Цветаева, «Поезд жизни» (1923)

Не штык — так клык, так сугроб, так шквал, —
В Бессмертье что час — то поезд!
Пришла и знала одно: вокзал.
Раскладываться не стоит.

На всех, на всё — равнодушьем глаз,
Которым конец — исконность.
О как естественно в третий класс
Из душности дамских комнат!

Где от котлет разогретых, щёк
Остывших… — Нельзя ли дальше,
Душа? Хотя бы в фонарный сток
От этой фатальной фальши:

Папильоток, пелёнок,
Щипцов калёных,
Волос палёных,
Чепцов, клеёнок,
О — де — ко — лонов
Семейных, швейных
Счастий (klein wenig!)*
Взят ли кофейник?
Сушек, подушек, матрон, нянь,
Душности бонн, бань.

Не хочу в этом коробе женских тел
Ждать смертного часа!
Я хочу, чтобы поезд и пил и пел:
Смерть — тоже вне класса!

В удаль, в одурь, в гармошку, в надсад, в тщету!
— Эти нехристи и льнут же! —
Чтоб какой-нибудь странник: «На тем свету»…
Не дождавшись скажу: лучше!

Площадка. — И шпалы. — И крайний куст
В руке. — Отпускаю. — Поздно
Держаться. — Шпалы. — От стольких уст
Устала. — Гляжу на звезды.

Так через радугу всех планет
Пропавших — считал-то кто их? —
Гляжу и вижу одно: конец.
Раскаиваться не стоит.

*Немножко, чуточку (нем.).

Валерий Брюсов, «Поезд врывается в древние скалы…» (1897)

Поезд врывается в древние скалы, —
Слева и справа гранит.
Вот на тропе пешеход запоздалый
Стал, прислонился, глядит.
Вырвались… Склоны, покрытые лесом,
Домики, поле, река,
Старая кирка под чёрным навесом.
Даль — хороша, далека.
Дальше… Опять надвигаются горы,
Замок сошел на утёс,
Черные сосны, расщелин узоры…
Грохот и хохот колёс!

Валерий Брюсов, «Спит вагон, мерцает газ…» (1902)

Спит вагон, мерцает газ,
Поезд мчит, уносит нас.
Бесконечна даль полей,
Месяц горестный над ней.
С юга, с юга — в мир снегов
Мчится поезд мертвецов.
Смотрит месяц к нам в окно,
Только — мертвым все равно!

Валерий Брюсов, «Машины» (1924)

Зубцы, ремни, колёса, цепи,
Свист поршней, взмахи рычага;
Вне — замыслы, наружу — цели,
Но тайна где-то спит, строга.
Взмах! Взлёт! Челнок, снуй! Вал, вертись вкруг!
Привод, вихрь дли! не опоздай!
Чтоб двинуть косность, влить в смерть искру,
Ткать ткань, свет лить, мчать поезда!
Машины! Строй ваш вырос бредом,
Земля гудит под ваш распев;
Мир в ваши скрепы веком предан,
В вас ждёт царей, оторопев.
Вы — всюду: некий призрак вещий,
Что встарь вставал из лунных мшин!
На всех путях, на каждой вещи —
Клеймо познанья, след машин.
Нам жизнь творят цилиндры, оси,
Эксцентрики, катки… Ждем дня —
Корабль в простор планетный бросить,
Миры в связь мира единя!
Сеть проволок, рельс перевивы,
Незримый ток в лучи антенн:
Мы в них сильны, в их вере живы,
И нет пределов! и нет стен!
Вертись, вал! Поршень, бей! вей цепи!
Лети творить, незримый ток!
Вне — замыслы! наружу — цели!
Но в чьей руке святой моток?
Здесь что? Мысль роль мечты играла,
Металл ей дал пустой рельеф;
Смысл — там, где змеи интеграла
Меж цифр и букв, меж d и f!
Там — власть, там творческие горны!
Пред волей числ мы все — рабы.
И солнца путь вершат, покорны
Немым речам их ворожбы.

Владимир Маяковский, отрывок из стихотворения «Ух, и весело!» (1924)

О скуке на этом свете
Гоголь говаривал много.
Много он понимает —
этот самый ваш Гоголь!
В СССР от весёлости
стонут целые губернии и волости.
Например, со смеха слёзы потопом
на крохотном перегоне от Киева до Конотопа.
Свечи кажут язычьи кончики.
11 ночи. Сидим в вагончике.
Разговор перекидывается сам
от бандитов к Брынским лесам.
Остановят поезд — минута паники.
И мчи в Москву, укутавшись в подштанники.
Осоловели; поезд темный и душный,
и легли, попрятав червонцы в отдушины.

Владимир Маяковский, «Авиадни» (1923)

Эти дни пропеллеры пели.
Раструбите и в прозу и в песенный лад!
В эти дни не на словах, на деле —
пролетарий стал крылат.
Только что прогудело приказом
по рядам рабочих рот:
— Пролетарий, довольно пялиться наземь!
Пролетарий — на самолёт! —
А уже у глаз чуть не рвутся швы.
Глазеют, забыв про сны и дрёмы, —
это «Московский большевик»
взлетает над аэродромом.
Больше, шире лётонедели.
Воспевай их, песенный лад.
В эти дни не на словах — на деле
пролетарий стал крылат.

Осип Мандельштам, «Сонный трамвай» (1922)

У каждого трамвая
Две пары глаз-огней
И впереди площадка,
Нельзя стоять на ней.

Он завтракает вилкой
На улицах больших.
Закусывает искрой
Из проволок прямых.

Я сонный, красноглазый,
Как кролик молодой,
Я спать хочу, вожатый:
Веди меня домой.

Николай Оцуп, «Автомобиль» (1919)

Яростный рёв сомкнутых уст,
Гневная дрожь, рванул, понёс,
И на песке примятом хруст
Мягких и розовых колёс.

Сердце исправное стучит,
Клапанов мерен перебой,
Сверху для бега все ключи:
Сердце стучит само собой!

Только столбов мгновенный ряд,
Да ворчунов-прохожих злит
Голубоватый едкий яд,
Долго не тающий в пыли.

Сколько тяжёлых как слоны,
Лёгких и быстрых как челнок,
Как они могут звать и ныть,
Как у них много быстрых ног.

Фары горят, стучит скелет,
Газы упругие пыхтят,
Только тягучий едкий след,
Только столбов мгновенный ряд.

Александр Блок, отрывок из стихотворения «Авиатор» (1910)

Летун отпущен на свободу.
Качнув две лопасти свои,
Как чудище морское в воду,
Скользнул в воздушные струи.
Его винты поют, как струны…
Смотри: недрогнувший пилот
К слепому солнцу над трибуной
Стремит свой винтовой полет…
Уж в вышине недостижимой
Сияет двигателя медь…
Там, еле слышный и незримый,
Пропеллер продолжает петь…
Потом — напрасно ищет око:
На небе не найдешь следа:
В бинокле, вскинутом высоко,
Лишь воздух — ясный, как вода…

Это, конечно же, далеко не все примеры стихотворений на тему транспорта, которые можно вспомнить. Все не перечесть, но можно попробовать вне рамок этого материала. Транспортная романтика в поэзии по-прежнему актуальна. И, что примечательно, в наше время общественный транспорт чётко ассоциируется с чтением, потому что сейчас у нас хватает времени на чтение только в по пути на работу или учёбу и обратно, к сожалению. Но лучше уж так, чем вообще не читать.

Фёдор Сологуб, «Займитесь чтением в вагоне…» (1913)

Займитесь чтением в вагоне,
Чтоб не дразнил вас внешний блеск,
Чтоб не манили гул и плеск.
Займитесь чтением в вагоне
Иль куйте в дрёмном перезвоне
За арабеском арабеск.
Займитесь чтением в вагоне,
Чтоб не дразнил вас внешний блеск.